ГЛАВНАЯ / Денди. Мода, культура, стиль жизни. ( стр. 51 )

светского льва, отметил как раз эти качества: «В этой-то быстроте и навыке соображения, что выбрать, надеть, что
отбросить, где и как обедать, что завтракать, с кем видеться, говорить и о чем, как распределить порядок утра, дня
и вечера так, чтобы этим произвести эффект, - и состоит задача льва. Он обречен вечному хамелеонству; вкус его в
беспрерывном движении; он играет у него роль часовой стрелки, и все проверяют вкус по ней, как часы по одному
какому-нибудь регулятору, но все несколько отстают: льва догнать нельзя, в противном случае он не лев».
Для  Гончарова  светский  лев  практически  аналогичен  типу  европейского  денди.  Изощренный  вкус  денди
обязывает  к  чуткости  и  чувствительности,  но -  обратим  внимание -  это  касается  собственных  интуиций
относительно моды. Хамелеонство денди отнюдь не означает, что он подражает другим, напротив, ему как лидеру
моды подражают. Поэтому хамелеонская восприимчивость к эстетическим нюансам для него - просто способ быть
в форме.
В плане светского поведения для денди принцип хамелеонства означал свободу быть самим собой и вместе с
тем  искусно  варьировать  свой  облик  и манеры  в  зависимости  от  обстоятельств. Человек  выступает  режиссером
своих  собственных  жизненных  ролей  и  ведет  себя  согласно  продуманному  сценарию.  Сценарий  может  быть
рассчитан на эпатаж или на конформистское поведение, но существенно, что он задается не извне, а самой личностью.
Вот  Пелэм,  классический  денди,  герой  одноименного  романа  Буль-вера-  Литтона (1828),  обдумывает  план
своего  первого  появления  во  французском  светском  салоне. «Прибыв  в  Париж,  я  тотчас  решил  избрать
определенное "амплуа"  и  строго  держаться  его,  ибо  меня  всегда  снедало  честолюбие  и  я  стремился  во  всем
отличаться от людского стада. Поразмыслив как следует над тем, какая роль мне лучше всего подходит, я понял,
что  выделиться  среди  мужчин,  а  следовательно,  очаровывать  женщин  я  легче  сумею,  если  буду  изображать
отчаянного фата. Поэтому я сделал прическу с локонами в виде штопоров, оделся нарочито просто, без вычур (к
слову  сказать,  человек несветский  поступил  бы  как  раз наоборот) и, приняв  чрезвычайно  томный  вид,  явился  к
лорду Беннингтону».
Такая  стратегия  приносит  незамедлительный  успех -  Пелэм  сразу  выделяется  как  денди  и  далее,  строго
соблюдая  свое  амплуа  фата,  очаровывает  мадам  д'Анвиль.  Выбор  маски «фата»  тоже  закономерен -  именно  в
Париже фатовство воспринималось как коррелят тщеславия и считалось сугубо дендистским качеством: недаром
Барбе  д'Оревильи  свой  трактат «О  дендизме  и Джордже  Браммелле»  открывает  посвящением «О фате, фат  для
фатов» и в самом тексте непрерывно восхваляет «высшее фатовство».
Совсем другую технику Пелэм применяет, когда приезжает в небольшой провинциальный английский городок
Челтенхэм. «Ну, -сказал я себе, став перед зеркалом, - должен ли я просто понравиться "фешенебельному" кругу
Челтенхэма  или  же  вызвать  восторженное  изумление?  Да  что  там!  Второй  способ  слишком  вульгарен.  Байрон
опошлил его. Не доставайте цепочку, Бедо; я надену черный фрак, черный жилет, длинные панталоны. Причешите
меня гладко, постарайтесь, чтобы не было и следа локонов; сделайте так, чтобы tout l'ensemble
 имел вид изящно-
небрежный».
В  этот  раз  Пелэм  уже  не  намерен  разыгрывать  фата,  и  поэтому  он  отказывается  от  локонов.  Для
провинциального общества можно ограничиться умеренным вариантом - общепринятым конформистским черным
фраком. «Восторженное  изумление»  требовалось  Пелэму  в  Париже,  а  теперь  он  поминает  Байрона  в
отрицательном  смысле,  как  синоним  легкомысленного  донжуанства.  Даже  традиционный  для  денди  аксессуар,
цепочка,  отвергается -  ради  кого  стараться?  Последующее  описание  бала  подтверждает  правильность  решения
Пелэма -  все  персонажи  провинциального  бомонда  представлены  в  карикатурно-ироническом  свете  как
напыщенные пошляки, так что костюм оказался адекватным.
Пелэм  варьирует  свой  стиль  в  полном  соответствии  с  правилами  дендизма.  Среди  его  изречений  о  моде
находим  следующую  максиму: «Уметь  хорошо  одеваться -  значит  быть  человеком  тончайшего  расчета. Нельзя
одеваться одинаково, отправляясь к министру или к любовнице, к скупому дядюшке или к хлыщеватому кузену: именно в манере одеваться проявляется самая тонкая
дипломатичность».
У Пелэма  в  романе  есть  наставники,  которые  преподают  ему  практическую  науку  одеваться. Среди  них -  и
мистер Раслтон, прототипом которого был Браммелл, и мать героя леди Фрэнсес Пелэм. Инструктируя своего сына
в  письмах,  как  лорд Честерфилд,  она  обучает  его  тонким  приемам  производить  нужное  впечатление: «Дорогой
Генри!  Пожалуйста,  когда  поедешь  к  леди  Розвил,  не  надевай  черного  галстука,  а  выбери  очень  тонкий
батистовый, тогда у тебя будет скорее хрупкий, чем болезненный вид».
Итак, искусство одеваться согласно обстановке и желаемому сценарию обеспечивает запланированный эффект
и  отвечает  принципу  дендистского  хамелеонства. Одежда  выступает  как  съемная  личина,  удобная маска,  якобы
обнаруживающая характер. На самом же деле опытный денди с помощью костюма умело манипулирует мнениями,
в глубине души посмеиваясь над легковерными «интерпретаторами» его облика.
Почему, например, леди Фрэнсес рекомендует сыну надеть тонкий батистовый платок, чтобы иметь хрупкий,
но  не  болезненный  вид? Потому  что  хрупкий  вид  в  конце  двадцатых  годов  был модной  позой,  и Пелэм  всеми
силами старался производить именно такое впечатление и в других случаях, подчеркивая свою неспортивность и
изнеженность,  выражая  презрение  в  адрес  мужественных,  но  грубоватых  охотников  и  любителей  собак.
Болезненный  же  вид  в  эту  эпоху  уже  считался  перегибом,  он  был  моден  раньше,  пять  лет  назад,  что
засвидетельствовал  Шатобриан: «В 1822  году  щеголю  полагалось  иметь  вид  несчастный  и  болезненный;
непременными  атрибутами  его  почитались:  некоторая  небрежность  в  одежде,  длинные  ногти,  неухоженная
бородка,  выросшая  как  бы  сама  собой,  по  забывчивости  скорбящего  мученика;  прядь  волос,  развевающаяся  по

page 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100